Потеряв родителей в результате несчастного случая, Лея отказывается от рисования и уходит в себя. Лучший друг ее брата Аксель, в которого девушка всегда была влюблена, соглашается приютить ее в своем доме, чтобы помочь ей справиться с болью утраты.
«Всё, что мы потеряли» — эмоциональный и смелый роман о жизни после травмы, о любви и поддержке. Он понравится тем, кто любит драматические и трогательные истории, которые бьют прямо в сердце. А еще позволит насладиться успокаивающим шумом волн, красотой звездной ночи и звучанием The Beatles на виниле.
Публикуем отрывки из новинки.
Аксель
Моя жизнь напоминала штиль на море: простая, размеренная, безмятежная. Единственным потрясением стала смерть Джонсов. Я помнил этот день, как вчера. За несколько часов до этого мы с Оливером тусовались и напились с группой английских туристов, которые предложили продолжить вечеринку в отеле. Когда зазвонил телефон, мы направлялись по дорожке из мелкого щебня к выходу и смеялись над байками прошлой ночи. Солнце светило высоко в безоблачном небе, и Оливер поднял трубку с улыбкой.
Я понял, что все серьезно, когда увидел его выражение лица, как будто что-то оборвалось у него внутри. Оливер захлопал глазами, оперся на колонну впереди него, и у него подкосились ноги. Он прошептал: «Авария». В этот момент я забрал у него телефон из рук. Мой отец говорил сухо и твердо:
— Джонсы попали в аварию.
Я мог думать только о ней.
— А Лея? Пап… — Я сглотнул. — Лея?..
— Получила травмы, но, кажется, не тяжелые.
Я повесил трубку и схватил Оливера за плечи, пока его тошнило в клумбу отеля. Мой брат забрал нас с соседней улицы десятью минутами позже. Десять бесконечных минут, когда я изо всех сил пытался удержать потрясенного Оливера на ногах.
Аксель
Лея вернулась домой с наушниками на плечах. Ее взгляд был отчужденнее и осторожнее, чем обычно, как будто она боялась, что я выкину что-то непредвиденное, например закачу пижамную вечеринку или буду стучать в бубен в три утра. Я понимал, что она меня избегает. Если я шел на кухню, она уходила оттуда; если я выходил на террасу, она заходила в дом. Наверное, мне не нужно было так раздражаться, но я, черт возьми, бесился. Ох, как же я бесился!
— Я что, смертельно заразный? И мне об этом не говорят, чтобы я прожил свои последние дни счастливо или что-то типа того?
Лея подавила смешок.
— Нет. Как минимум я не в курсе.
Этот ответ чуть отличался от ответов в прошлом месяце, потому что раньше Лея просто сказала бы «нет» и убежала. Сейчас же, хоть она и хотела это сделать, она с вызовом стояла напротив меня.
— В таком случае было бы здорово, если бы ты перестала избегать меня.
— Я не избегаю. Мы с тобой просто не совпадаем.
— Не совпадаем? Мы живем вместе, — напомнил я ей.
— Ну да… Но ты всегда на пляже или работаешь.
— Сейчас я тут. Супер. Что будем делать?
— Ничего. Я собиралась… послушать музыку.
— Отличный план. А затем ты мне поможешь с ужином.
— Но, Аксель, мы же не…
— Мы же не… что?
— У нас так не работает.
— На самом деле у нас никак не работает. Хотя погоди, вернее, ты не хочешь общаться, но мы потихонечку меняем это. Я устал заходить в комнату и видеть, как ты уходишь. И да, если тебе интересно, в данный момент это некий вид временной диктатуры. Увидимся на террасе через пять минут.
Я порылся в пластинках, собиравших пыль рядом с деревянным сундуком, на котором стоял проигрыватель. В конце концов нашел винил Beatles. Протер обложку рукавом толстовки — по ночам уже становилось свежо — и включил пластинку.
Под мягкое начало песни I’m so tired я вышел на террасу. Я опустился на пуфик, Лея села рядом со мной, как будто музыка притягивала ее. Она коснулась моего локтя, вздрогнула и увеличила дистанцию между нами.
С первыми аккордами Blackbird она глубоко вздохнула, как будто пыталась задержать дыхание. Я задумался: интересно, что она чувствует, когда слушает эту музыку рядом со мной? Ее губы были приоткрыты, а глаза неотрывно смотрели в закатное море.
— Эта песня мне нравится, — сказал я.
— I will, — прошептала она.
— Однажды в мастерской твой отец заставил меня послушать ее от начала до конца с закрытыми глазами.
Она попыталась подняться, но я опередил ее, поймал за руку и притянул к себе.
— Он рассказал мне, что якобы Полу Маккартни нужно было найти вдохновение в ком-то, кто был рядом, чтобы писать музыку. У него было несколько муз, даже его собака. А потом появилась Линда. И это была одна из песен, которую он ей написал. Знаешь, что мне сказал Дуглас? Что, когда он впервые увидел твою мать, в голове у него заиграла эта песня. Поэтому он всегда включал ее, когда писал что-то, связанное с любовью.
Лея заморгала, и я почувствовал, как у меня все переворачивается внутри от вида ее мокрых ресниц. Я спрашивал себя, как я их нарисую, если мне прилетит такой заказ, как запечатлеть этот момент, когда они двигаются, словно взмах крыла, пытаясь прогнать боль.
— Зачем ты так со мной, Аксель?
Черт возьми, эта просьба в ее голосе… Я вытер ей слезу большим пальцем.
— Потому что тебе это полезно. Поплакать.
— Но это причиняет мне боль.
— Боль — это побочный эффект жизни.
Она закрыла глаза. Я заметил, что она дрожит, и обнял ее.
— Да уж, а я не знаю, хочу ли жить…
— Не говори так. Черт, не говори так никогда.
Я отодвинулся от нее в страхе, что она рассыплется на мелкие кусочки, но увидел совершенно противоположное: она казалась сильнее, цельнее, словно недостающий кусок пазла встал на свое место. Я хотел понять ее. Я хотел… Мне нужно было знать, что творится у нее внутри: залезть, докопаться, открыть сердце и все увидеть. Нетерпение сжигало меня, любопытство сжирало. Я старался дать Лее пространство для жизни, но в конце концов отбирал его.
— Я знала то, что ты мне рассказал об отце, — сказала Лея так тихо, что ночной ветер унес ее слова и я наклонился, чтобы расслышать их. — Он как-то сказал, что если в голове звучит песня при виде родственной души, то это дар. Что-то особенное.
Я сидел спиной к деревянной стене и молча кивал.
— А с тобой случалось когда-нибудь что-то подобное?
Я пытался придать разговору веселый тон, снять напряжение, но Лея посмотрела на меня очень серьезно с поджатыми губами и блестящими от слез глазами.
— Да.
Лея
Папа всегда слушал музыку и обожал каждую ноту, каждый припев, каждый аккорд. Я всегда представляла наш дом как четыре волшебных стены, которые хранили внутри мелодии и цвета, эмоции и жизнь. Моя любимая песня в детстве — Yellow Submarine, я могла часами ее петь с родителями, с ног до головы перемазанная краской в мастерской отца или с мамой на диване, таком старом, что ты тонул в нем, когда садился. И эта песня была со мной, пока я росла. Простой ритм, скачущие ноты, непредсказуемый текст о городе, в котором я родилась, о мужчине, который плавал по морям и рассказывал, какая жизнь в подводной лодке.
Через неделю после моего шестнадцатилетия к нам пришел Аксель, долго разговаривал с отцом в гостиной, а затем постучал в дверь моей комнаты. Я злилась на него, потому что была ребенком и моей главной проблемой было то, что он не пришел ко мне на день рождения, потому что уехал с друзьями в Мельбурн на концерт на все выходные. Я встретила его с нахмуренными бровями и положила кисть, испачканную в акварели, в открытый пенал на столе.
— Эй, что с лицом?
— Не понимаю, о чем ты.
Аксель улыбнулся одной стороной рта, от этой улыбки у меня подкашивались ноги. Я ненавидела его за то, что он, сам того не зная, доводил меня до такого состояния и продолжал обращаться со мной как с ребенком. Я чувствовала себя старше рядом с ним, ведь он уже не единожды разбил мне сердце…
— Что это? — Я указала на пакет в его руках.
— Это? — Он весело посмотрел на меня. — Это подарок, который ты не получишь, пока не разгладится эта морщинка…
Он наклонился ко мне, и я перестала дышать, когда он провел большим пальцем по моему лбу. Затем он протянул мне пакет.
— С днем рождения, Лея.
Я так разволновалась, что за секунду забыла про злость. Я разорвала упаковочную бумагу и с нетерпением открыла маленькую коробку. Тонкое и гибкое перо известной марки, за которое он вывалил целое состояние. Аксель знал, что этими перьями я оттачиваю технику.
— Это мне? — У меня дрожал голос.
— Чтобы ты и дальше творила волшебство.
— Аксель… — У меня был ком в горле.
— Я надеюсь, что когда-нибудь ты посвятишь мне картину. Ну знаешь, когда ты станешь известной, твои полотна будут висеть в галереях, и ты уже вряд ли вспомнишь идиота, который пропустил твой день рождения.
У меня помутнело перед глазами, я не видела выражение его лица, но сердце забилось, и я услышала детскую мелодию. Ноты, к которым добавлялся шум моря, сопровождавший первые аккорды, беспорядочно скакали у меня в голове…
Он не догадывался, какие слова застряли у меня в горле, желая вырваться наружу. Они меня сжигали изнутри, расползались в разные стороны.
«Я люблю тебя, Аксель».
Но когда я открыла рот, то только произнесла:
— Мы все живем в желтой подводной лодке.
Аксель нахмурил лоб.
— Ты о песне?
Я покачала головой, не развеивая его смятение.
— Спасибо за перо. Спасибо за все.
По материалам книги «Всё, что мы потеряли»
