Книга «Просвещенное сердце» — это глубокое исследование человеческого поведения в экстремальных условиях. Ее автор Бруно Беттельхейм прошел через Дахау и Бухенвальд. Будучи психологом, он внимательно следил за тем, что происходило с ним и другими людьми в условиях концлагеря. А позже отразил свои наблюдения на бумаге. В этом материале расскажем о трех механизмах психологической защиты, которые срабатывают в человеке, когда он попадает под давление ужасных обстоятельств.
1. Первоначальные рационализации
Выходцы из разных социальных и экономических групп по-разному реагировали на шок от заключения в лагерь. Объяснимо, что сначала они пускали в ход испытанные механизмы психологический защиты, которые прежде хорошо служили им. Это на самых первых порах оборачивалось полной катастрофой для многих узников, а особенно для тех, кто прежде относил себя к добропорядочным буржуа (среднему классу). Они искренне старались произвести на эсэсовцев впечатление своим важным положением и солидным вкладом в жизнь общества. Но всякая попытка такого рода навлекала на них еще больше издевательств охраны.
Не стоит забывать, что эсэсовцы на полном серьезе желали построить новое общество. Именно глубокое разочарование прежним догитлеровским социальным устройством в первую очередь и привело их в ряды СС. Требовать от них уважения на том основании, что ты был одним из столпов этого такого ненавистного им общества, означало не просто понапрасну тратить силы, а провоцировать у рядовых эсэсовцев свирепую злобу. Правда, некоторые узники не с первого раза усваивали урок.
Стоило им хоть на минуту задуматься об отношении СС к догитлеровскому обществу, и они бы сразу поняли, что их прошлые достижения, как и положение, теперь не стоят и ломаного гроша. Для эсэсовцев общество, державшее их на нижней ступени социальной иерархии, уже умерло. Многие узники лишь ценой больших страданий постигали этот урок, ибо не могли понять, что собой в действительности представляет СС. Люди отчаянно цеплялись за веру в прежний источник безопасности, потому что не понимали, как выстроить новую форму защиты теперь, когда они в концлагере.
Политически сознательные узники, напротив, могли отчасти черпать самоуважение в том факте, что гестапо признало лично в них достаточно серьезных противников, чтобы тратить силы на месть. Члены различных политических партий прибегали к аналогичным способам рационализации. Левые радикалы рассматривали факт своего ареста как доказательство реальной опасности своей деятельности для нацистов. Политические либерального толка утверждали, что теперь-то ясно, как несправедливо обвиняли умеренность предлагавшейся ими политики — раз их сейчас арестовали, значит, именно центризма больше всего страшились нацисты.
Такого же типа рассуждениями пытались восстановить жестоко попранное чувство собственного достоинства монархисты и прочие представители высшего класса, тоже остро переживавшие факт заключения.
2. Искупление за других
В попытках защитить целостность своей личности некоторые узники находили новый источник своей значимости в том, что, принимая страдания, они приносят искупительную жертву, избавляя от страданий других. В самом деле, когда эсэсовцы выдергивали из общей лагерной массы кого-то для экзекуции, те считали, что принимают наказание за других таких же страждущих, словно олицетворяя их.
Тогда как свои низости по отношению к сотоварищам по заключению оправдывали действительно невыносимыми условиями концлагерной жизни. Такие вещи проявлялись всякий раз, когда один заключенный попрекал другого за дурной поступок. Это могла быть эксплуатация более слабого или его избиение за сквернословие, подлость или что-либо подобное, но ответ на обвинения всегда был примерно одинаков: «Разве можно оставаться нормальным, живя в таких обстоятельствах?»
Схожим оправданием служила идея, что узник уже искупил грехи прошлого — отрицательные качества характера или отношения с родными и друзьями — или даже авансом расплатился за перемены, которые всё еще происходили в нем. Чем давал себе право отрицать свою ответственность или вину за какие-то проступки, ненавидеть других, включая собственную родню, даже когда явно был виновен сам. Какую форму принимал этот феномен, хорошо видно на примере одного заключенного, которому напомнили, что в прошлом он поступил неблаговидно. Он ответил, что сейчас это все не в счет, потому что пострадавшие от него люди гуляют на свободе, а он мучается тут, в лагере. Хотя его слова доказывали, что дурно поступил именно он, а не они.
На самом деле подобная защита, имевшая целью сберечь узнику самоуважение за счет отрицания всякой своей вины, только ослабляла его личность. Перекладывая вину за свои поступки на внешние силы, он отрицал, что сам управляет своей жизнью, как и то, что его поступки могут что-то значить.
3. Эмоциональное отчуждение
От потери воли к жизни заключенного защищали его узы привязанности к семье и родным. Но не имея возможности ничем укреплять их, он жил в постоянном страхе, что они могут разрушиться. Страх еще больше усиливался рассказами о женах, которые разводились с мужьями-заключенными — что, кстати, поощрялось эсэсовцами, — участившимися слухами об изменах и предательствах и все в том же духе.
Заключенный мог плакать над письмом из дома, где говорилось, что родные хлопочут о его освобождении, но в следующий момент он уже проклинал их, прочитав, что они без его разрешения продали часть его имущества, пускай как раз ради того, чтобы его освободить.Малейшие перемены в привычном семейном мирке разрастались в его сознании до событий неимоверной важности. Ему случалось позабыть имена самых близких друзей, но, узнав, что кто-то из них переехал и женился, он мог разозлиться и был безутешен.
За годы заключения узники порой получали из дома крайне огорчительные новости, хотя те не более чем отражали закономерный ход жизни за пределами лагеря. Так, один заключенный узнал, что его дочь, которую он помнил еще совсем девочкой, вышла замуж, а он даже не имел понятия, что за человек стал ее мужем. Когда снаружи происходили такие события, а узник по-прежнему влачил жалкое существование в лагере, как ему было поверить, что он когда-нибудь снова станет частью внешнего мира? Слишком часто долгожданное письмо из дома приносило вести, которые мало того, что ничем не поддерживали в узнике самоуважение и не давали ощущение, что он любим родными, а напротив, показывали, как мало те с ним считаются — или, по крайней мере, он так истолковывал письмо.
Двойственные чувства лагерников к внешнему миру, судя по всему, во многих отношениях держались на их желании вернуться домой теми же людьми, какими они его покинули, словно лагеря вовсе не было в их жизни. И так велико было это желание, что их пугали любые, даже самые пустячные перемены в положении вещей, каким они его помнили. Все нажитое ими должно было поджидать их в целости и сохранности, хотя в их теперешнем положении вообще не было им нужно. Но что еще тяжелее давалось семье заключенного, так это поддерживать его ожидания, что в семейной иерархии ничего не меняется за все эти прожитые без кормильца годы.
Не желая испытывать невыносимые чувства вины, отчаяния и боли, узник эмоционально отдалялся от семьи и тех аспектов внешнего мира, к коим прежде питал самые сильные привязанности. Но хотя эмоциональные привязанности добавляли лагерной жизни еще больше горестей, отказ от них, их подавление и ослабление лишали человека, пожалуй, самого мощного источника душевных сил.
По материалам книги «Просвещенное сердце»
Заказать: МИФ / Ozon / Читай-город / Лабиринт
Что еще почитать:
- Перетаскивали тяжелые камни, а после возвращали их на место. Истории узника концлагеря
- 10 важных напоминаний от Эдит Эгер каждому из нас
- Как травма влияет на человека и что с этим делать
Обложка поста — freepik.com
