11 мыслей от женщины, прошедшей через развод. 18+

Если бы в годы замужества меня спросили, как стану жить, узнав, что муж влюбился в другую, я бы даже не подумала о свиданиях, безудержном сексе и пробуждении той части себя, что раньше казалась ненужной или нежеланной. А ведь именно это со мной и случилось. Пусть мне пообещают вернуть прежнюю жизнь — ни за что не соглашусь. Еще два года назад женщина, которая считала себя сломленной и потерявшей единственную любовь, пришла бы от такого заявления в ужас.

Надеюсь, что каждая читательница найдет в себе ту самую, глубоко запрятанную, часть и даст ей шанс проявиться. Открывать дверь страшно, даже очень, но стоит отомкнуть замок, и вы удивитесь — не той, что туда войдет, а той, что из нее выйдет.

После развода у меня случался секс, от которого я впадала в эйфорию, и секс, от которого чувствовала себя грязной. Секс, который помог раскрыть чувственность, таившуюся во мне бóльшую часть жизни, и секс, который заставил жаждать любви и близости. Секс, который получался неловким и неуклюжим, и секс, вспоминая о котором я поджимала пальцы ног от удовольствия.

Я уже не настолько подтянутая и бодрая, как на заре моей сексуальной жизни. Бока утратили плотный молодой жирок и стали одновременно и тверже, и мягче — сказываются закон гравитации, роды и возраст. Рассматриваю себя — каждую веснушку, прожилку, шрам и волосок. Это тело мое, и я могу делать с ним все что захочу.

В моем нынешнем состоянии проявляется нечто новое и важное: я в постоянном поиске мужчины. Хочу, чтобы меня замечали, флиртовали со мной, прикасались ко мне — когда угодно и где угодно, только не при детях. К лучшему или к худшему, я свободна и очень-очень доступна.

Неопределенность убивает меня и мучает детей. Я больше не могу страдать. Лучше смириться с тем, что в глубине души и так понятно: все кончено. Лучше подумать, что делать дальше, чем изнывать от противоречий и без конца размышлять: я хочу остаться или просто боюсь сделать неизбежный шаг?

Я так сильно ненавижу его, что даже не представляю, смогу ли когда-нибудь перестать злиться. Даже если я со временем его прощу, даже если преодолею боль и гнев, смогу ли выносить его физическое присутствие?

Мы не можем контролировать, что чувствуют наши дети и что их ждет на жизненном пути. Наверное, нам стоит меньше думать о счастье, а больше — о стойкости, прививать детям упорство и позитивный настрой. А вот счастье они найдут или не найдут сами, от нас это не зависит.

Родив первенца более 18 лет назад, я с головой окунулась в материнство. Не пропустила ни одного родительского собрания, ни одного школьного аукциона, ни одной распродажи выпечки, ни одного рукодельного проекта. К любому празднику я всегда готовила фирменные блюда и украшала дом. Дети никогда не опаздывали в школу, постоянно вовремя проходили обследования и делали прививки, я не прошляпила ни одной записи в лагерь или кружки. Короче говоря, к воспитанию я отношусь так же серьезно, как Организация Объединенных Наций — к миру во всем мире.

Мой дом стал цитаделью материнского тепла и порядка, пусть я и не оставила следа за его пределами. С большинством подруг я знакома благодаря школе. Все они тоже мамы-домохозяйки: бывшие юристки, учительницы, социальные работницы, литературные агентши, руководительницы маркетинговых служб, стилистки и художницы. Между нами завязалась тесная дружба, но все разговоры и планы обычно сосредоточивались на семьях. Когда старшие повзрослели и стали самостоятельнее, родилась дочка. Неудивительно, что я с трудом представляла себе другую жизнь. Мои собственные потребности и желания? Я не задумывалась о них почти 30 лет. Теперь, когда они дали о себе знать, под коврик их не заметешь. Вот только непонятно, что сильнее — желание обрести независимость или страх одиночества?

Перебираю в памяти разные книги и фильмы: кажется, что женщинам, которые продолжают жить после развода или смерти супруга, часто удается безболезненно вписать новых мужей в дом. После неровного начала пыль оседает, и дети принимают как данность то, что их мать сдвинулась с мертвой точки. Иногда пыль вьется в воздухе бесконечно, и дети навсегда проникаются ненавистью к отчимам. Правда, матерей это редко останавливает.

Почему это сбивает меня с толку, когда другие женщины, кажется, справляются без таких сильных потрясений и внутреннего разлада? Мои дети не бунтуют против кого-либо, и преграды чинят не они, а я. Я никак не могу взять в толк, как все должно работать. Я разрываюсь между стереотипом о хорошей матери, полной самоотверженностью, и тем, что мне кажется теперь необходимым для полноценной личности, что не ограничивается лишь ролью родителя, а включает ее в себя.

Друзья постоянно подкидывают мне идею знакомства в интернете, но я упорно отказываюсь. Представляю себе, как мужчина увеличивает мои фотографии, чтобы получше рассмотреть размер груди или морщины на лице, но его не интересуют характеристики, которые можно разглядеть только в реальной жизни: например, как легко меня рассмешить или как оживленно я жестикулирую за разговором.

Мне хочется привлечь к себе мужчину не внешностью и чтобы он тоже привлек меня чем-то более глубоким. Непонятно, как это может быть возможно только посредством двухмерных фотографий. До сих пор мне удавалось знакомиться в барах или на свиданиях вслепую, и это неплохо работало, создавая иллюзию, что мужчины попадались мне случайно и я не занималась их активным поиском. Перенести поиск в интернет — словно объявить во всеуслышание: нужна помощь.

— Он отнял у меня все, — кричу. — Я больше не знаю его и не узнаю себя: я потеряла душевное спокойствие и легкость, с которой раньше шагала по миру. Раньше я ловила себя в разные моменты дня на мысли, что счастлива, что люблю свою жизнь. Теперь же охвачена страхом, что всегда буду грустить и злиться, и чудовищность этих эмоций пожирает меня заживо. Я хочу вернуть свою прежнюю жизнь, — говорю и, закрыв лицо руками, позволяю дрожи охватить мое тело.

— Лора, посмотри на меня, — просит терапевт после нескольких минут, пока я даю волю своему горю. — Мне нужно, чтобы ты посмотрела на меня.

Я отнимаю руки от лица и поднимаю глаза, внимая ее безмятежному спокойствию, глядя на ее серебристые волосы, ее доброе лицо. Она наклоняется ко мне, не отрывая взгляда.

— Ты — все еще ты. Ты не утратила свою сущность. Я вижу тебя. Вижу, кто ты такая. Старой и новой жизни не существует, есть только ты. Никогда не позволяй никому отнять тебя у самой себя. Ты всегда будешь знать, кто ты есть, и никому не под силу это изменить.

Вспоминаю ярость и уныние, затопившие меня год назад. Представляю, как меняю форму, сбрасываю шкуру, копаюсь глубоко внутри, чтобы высвободить личность, которая все это время провела взаперти и смертельно боялась сделать что-нибудь не так — настолько, что готова была погрести себя, чтобы ее было невозможно отыскать. Несколько черных месяцев после измены Майкла я брела на ощупь и боролась с внутренним ребенком, который хотел вернуть ценность, бесцеремонно вырванную у него из рук. Он вопрошал, готова ли я уйти от Майкла, готова ли отказаться от представления об идеальной семье, которое так тщательно навязывала себе на протяжении всей жизни. Я могла бы остаться — осознание этого поражает меня. Я могла бы остаться.

На перепутье у меня был выбор: вернуться назад и спасти то, что еще можно, или двигаться вперед в одиночку. Мне было страшно, но все равно я дала себе шанс; ткнулась головой в стену и решила не идти на попятную, а пробивать себе путь, чтобы посмотреть, что находится по ту сторону. Это не просто произошло со мной, это произошло благодаря мне, и я узнала о себе: я могу перестроиться и выстоять.