Парень арендует старую советскую дачу, чтобы убежать от городской суеты и прошлого. Но не подозревает, в какой кошмар ввязался. Дача оказалась живой. По пятницам она сама устраивает зловещие рейвы. Не обходится без жертв. Русреал, 90-е, славянская мистика.
Принесли отрывок из мистической новинки «До кислотных дач».
***
Когда двери дома закрываются и музыка становится громче, я спиной прижимаюсь к стене рядом с лестницей. Вытягиваю руку с бутылкой холодного нефильтрованного. Считаю до десяти. Это точно сработает. Внутренние часы никогда не подводят. Их можно настроить хоть по Москве, хоть по Лондону — он все равно спустится. Заберет свое пиво, разомнет шею и, потрепав меня по голове, как бездомную собаку, пропадет среди танцующих.
Он вихрь, что любого закружит в танце. Ему бесполезно сопротивляться. Его шутки нравятся всем; даже если они совсем не смешные, он сам будет смеяться так, что остаться в стороне не получится. Когда он кладет руку мне на плечо, пытаясь успокоить или поддержать, я чувствую себя дома.
Он называет это уличной магией. Я зову это врожденной харизмой.
Несмотря на то, что у рыжих души нет, у этого рыжего самое большое сердце из всех, кого я знал. Но совершенно нет совести. Это отчетливо читается по бесстыжим голубым глазам.
— Ты уборку на чердаке затеял? — Он стоит на первой ступеньке, уперевшись в угол стены. Меня это больше не пугает. Он направляет хищный взгляд в сторону моего пива, и я отдаю послушно, забирая пустую бутылку, чтобы не разбил.
— Да. У тебя там пыльно. И я вещи хотел разобрать. — Еще хотел мышей погонять, но об этом я говорить не стал. Обидится.
Я поворачиваю голову — он изучает толпу в комнате. Ждет послушно уже какой рейв подряд, но они так и не приходят. Сидит от заката до рассвета на своей лестнице, нервно ковыряет заусенцы и бьет бутылки, теряя концентрацию.
Прямо как сейчас. Бутылка разбивается, но этикетка не дает осколкам разлететься по полу. Сразу поднимается запах пива, который смешивается с дымом и чужими духами.
Пустую ставлю у стены, опускаюсь на корточки, чтобы осколки в ладонь собрать.
— Прости, Малой. — Он ковыряет пол, пытаясь хоть за один уцепиться. Я бы сам собрал, но верю, что рано или поздно у него получится. Верю, как в маленького ребенка, которому сказали нарисовать маму, а он нарисовал овал с двумя палками. Рыжий хотя бы старается, учится, приспосабливается.
— Знаешь, это больше не бесит. — Я ему улыбаюсь, не поднимая головы.
Раньше за ним бегать надо было, останавливать и ловить вещи, которые сыпались из рук. Иногда он на чердаке громыхает, и раньше это спать мешало жутко. Потом он фокус показал. Говорил: мол, дай мне бутылку, и она не упадет. Уверял, что снова может держать предметы. Получилось не сразу, но спустя разбитый ящик мы оба поняли, что прогресс есть. Дальше фокусов стало больше. Рыжий научился разговаривать с другими. В основном травил анекдоты и даже позволял поплакать на своем широком плече. Включал и выключал свет, орал на весь дом, а потом снова распробовал вкус еды.
Я с интересом спросил, как он ее переваривает. Рыжий в ответ пожал плечами и продолжил вилкой наяривать оливье.
Когда последний видимый осколок оказывается в моей ладони, я делаю шаг в сторону танцующих, и он хватает меня за плечо.
— Будь аккуратней, — говорим мы одновременно.
— Я знаю, Рыжий. Понял уже.
Понял, что в круг заходить нельзя. Понял, что тут в своем уме люди на час и не больше, что разговаривать с ними бесполезно, а еще понял, что свет и музыку лучше не выключать. Мне до сих пор снятся кошмары, но это было ценным уроком, который я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Мне тоже пришлось учиться и приспосабливаться, только я делал это на ходу, методом проб и не самых приятных ошибок.
В конце концов, если бы я сказал, что живу в доме с привидениями, кто бы мне поверил?
Продолжение в книге «До кислотных дач».
Предзаказ: