Мемуары психотерапевта-социопата. Отрывки из новой книги

Заглянув в мои соцсети, вы увидите счастливую мать и любящую жену, занимающуюся откровенным самолюбованием. А ваши друзья, скорее всего, скажут, что я «милая». Но знаете что? Мне нет дела до ваших друзей. Я лгунья. Я воровка. У меня эмоциональный интеллект улитки. Я практически не испытываю угрызений совести и вины. Я злостный манипулятор, мне все равно, что думают окружающие. Меня не интересует мораль. Меня вообще ничего не интересует. Я не принимаю решений, основываясь на каких-­то правилах. Я способна почти на все.

Уже в семь лет я поняла, что со мной что-­то не так. Многие вещи, которые заботили других детей, мне были просто безразличны. Некоторые эмоции, радость и гнев например, возникали спонтанно, хоть и нечасто. Но эмоции, выполняющие социальную функцию: вина, эмпатия, угрызения совести и даже любовь — давались мне нелегко. Точнее, обычно я вообще ничего не чувствовала. И поступала «плохо», чтобы справиться с ощущением пустоты. Это «плохое» поведение было похоже на внутреннюю потребность.

Теперь, повзрослев, я могу объяснить, почему так себя вела. Могу сослаться на исследования, в которых проанализирована связь между тревогой и апатией и выдвигается гипотеза, что спровоцированный внутренним конфликтом стресс подсознательно толкает социопатов на деструктивное поведение. Я допускаю, что внутреннее напряжение, которое я испытывала, вероятнее всего, являлось негативной реакцией на отсутствие эмоций, а потребность в «неправильном» поведении — попыткой мозга стать хотя бы отчасти «нормальным». Правда, найти эту информацию было нелегко. Пришлось за ней поохотиться. Я охочусь за ней до сих пор.

Я всегда наивно полагала, что мой путь социопата к просветлению невозможно пройти в одиночку. Я искала единомышленников, отношений с «хорошими» людьми, которые привязывали меня к «нормальному» существованию; суррогатного общения, которое помогало мне принять себя. Но теперь, оставшись в полном одиночестве, я поняла то, что все это время было на ладони. Мне было все равно. Мне было все равно, есть ли рядом люди, похожие на меня. Меня не тяготило одиночество.

Вопреки популярному мнению, социопаты представляют собой нечто большее, чем набор личностных маркеров. Это дети в поисках понимания, пациенты в поисках валидации, родители в поисках ответов, люди в поисках сострадания. Но система не может дать им того, в чем они нуждаются. Школы их не признают. Их не лечат специалисты. Им в прямом смысле некуда обратиться за помощью.

Я испытывала трудности не только с переживанием эмоций; я также не понимала концепции ограничений. Это еще раз подтвердило, что я отличаюсь от других детей своего возраста. Большинство их интуитивно чувствуют, что такое запрет. Знают, когда нужно остановиться, а когда можно продолжать, что правильно, а что неправильно. Но я никогда этого не понимала, особенно если дело касалось правил, которые лично мне представлялись необязательными для выполнения. Например, мне не всегда ясно, почему нельзя красть. Или лгать. Или вламываться в наш старый дом, чтобы забрать то, что принадлежит мне.

Оказалось, музыкальная индустрия построена на манипуляциях и спекуляциях. В этом мире я чувствовала себя как рыба в воде. Обычно люди заслушивались музыкой и засматривались на харизматичных артистов (чья харизма тоже была тщательно сфабрикованной легендой), и никто не замечал темных фигур, прятавшихся за кулисами. А ведь именно там творилась настоящая магия. Темная магия.

Между нами не было никакой неловкости, никакого адаптационного периода. Мы будто никогда не расставались. Я в одночасье перестала быть независимой девушкой без парня и стала половиной пары. Признаюсь: перемены случились очень резко. У меня никогда не было отношений в общепринятом смысле этого слова, я не любила торопить события. Я ценила свое личное пространство, любила скрытничать и была очень дисциплинированной. Предпочитала держать людей на расстоянии, а мой дом был моей неприступной крепостью.

Нормальные люди срываются с катушек, когда эмоции зашкаливают. Социопаты срываются с катушек, когда отсутствие эмоций становится невыносимым. Я не потому перестала испытывать тревогу, что ее заменила любовь. Я просто чувствую, что меня принимают такой, какая я есть. Мне не надо постоянно оправдываться, почему я в апатии, поэтому сама апатия перестала причинять стресс.