«Гранд-отель „Европа“» — роман-наслаждение. Эта книга для тех, кто любит многослойные истории, авторские размышления и изящные метафоры. Выбрали из книги отрывки — объемные и красивые, чтобы проникнуться атмосферой книги и стилем голландского поэта, писателя Ильи Леонарда Пфейффера.
«Мне легче думается с ручкой в руке»
Мне требовалось навести порядок в воспоминаниях, преследовавших меня, словно рой разъяренных пчел, и блокировавших мою мысль. Если я действительно хотел забыть Венецию и все произошедшие там события, мне следовало для начала как можно точнее восстановить их в памяти. Тот, кто не вспомнит всего, что стремится предать забвению, рискует позабыть выкинуть из головы определенные вещи. Мне надлежало все записать, хотя я понимал, что потребность излить душу «боль несказанную вновь испытать велит», выражаясь словами Энея, обращенными к Дидоне. Тем не менее, чтобы подвести итог, я должен был изложить свою исповедь на бумаге. Не бывает предназначения без ясности о происхождении, и нет будущего без внятной версии прошлого. Мне легче думается с ручкой в руке. Чернила просветляют ум. Только записав то, что случилось, я способен восстановить контроль над своими мыслями. С этой целью я сюда и приехал.
«Венеция улыбнулась мне улыбкой возлюбленной»
В Венецию каждый раз приезжаешь как в первый. Несмотря на то что я был здесь частым гостем, небрежно бросаясь на званых вечерах громкими именами Тициана и Тинторетто, что с видом бывалого путешественника я продолжал читать газету, когда огненно-красный скоростной поезд, везущий меня из Местре к старому городу, многозначительно замедлил ход, и что я намеревался практично подойти к своему прибытию, отложив любое возможное душевное смятение до тех пор, пока окончательно не устроюсь, у меня все-таки на секунду перехватило дух, когда я вышел со станции и увидел хрупкое пастельное клише города, беззаботно и обманчиво невинно представшее предо мной на зеленой воде.
Венеция улыбнулась мне улыбкой возлюбленной, ждавшей моего возвращения. За все эти столетия, терпеливо проведенные ею у окна, она стала спокойнее и красивее. Позвякивая драгоценностями, она раскрыла мягкие, теплые руки для долгожданных объятий, которые были судьбой и предназначением, и хихикнула, потому что все, наконец, обрело смысл. Шепча о вечности, она знала, о чем говорит. У нее было довольно нарядов для всех праздников, которые ждали нас впереди.
«Не хочу, подобно отелю, в котором я остановился, и континенту, в честь которого он назван, прийти к выводу, что лучшие дни мои миновали»
В тот первый вечер ко мне закралась нелепая мысль, что я встретил любовь всей моей жизни. Сейчас, когда я пишу об этом, после всего, что случилось, я по-прежнему так думаю. Любовь моей жизни поросла быльем. Несмотря на аллитерацию, я вынужден предать бумаге это ужасное заключение. Не хочу, подобно отелю, в котором я остановился, и континенту, в честь которого он назван, прийти к выводу, что лучшие дни мои миновали и что в будущем мне не уготовано ничего другого, кроме как жить собственным прошлым.
Музы в греческой мифологии — это дочери Мнемозины, олицетворяющей память. Клио, нареченная именем одной из девяти муз, теперь и для меня стала дочерью памяти, ибо только при помощи воспоминаний я способен ее воскресить.
«Европа — это зона отдыха для всего остального мира»
Глаза разбегаются от изобилия памятников из будоражащего воображение прошлого и возведенных разумом во имя религии соборов. Все они образцово отреставрированы и поддерживаются в идеальном состоянии, ибо каждый европеец понимает, что мы движемся к закату и прошлое — это все, что у нас осталось. Европа превратилась в музей под открытым небом, фантастический исторический парк для туристов. И главным ингредиентом этого туристического предопределения, в соответствии с первой и важнейшей характеристикой европейской идентичности, является наша превосходная индустрия общественного питания. Вездесущность кафе и богатство грандиозных кулинарных традиций превращают наш континент в идеальное туристическое направление. Будущее Европы — это сегодняшняя Европа. Это зона отдыха для всего остального мира.
«Путешествия есть разновидность неподвижности»
Путешествия есть разновидность неподвижности. Такой вот парадокс. Это ясно видно по глобтроттерам и самопровозглашенным гражданам мира, которые вчера болтались со своими рюкзаками, полными вонючих одежек, где-то в Руанде, сегодня надеются остаться в живых после ночи в хостеле в Катманду, а завтра уже спускаются на резиновых лодках по Амазонке. Вы знаете эту породу людей. Прямо сказать, неполноценную. А их распирает чувство превосходства из-за преодоленных ими километров и списка немыслимых, забытых Богом и людьми дыр, в которых они побывали, и они смотрят на нас снисходительным взглядом, показывающим, что они-то знают мир, а мы нет, хотя на самом деле это они остановились в развитии из-за самомнения и эгоистичной жажды наслаждений. Они утратили даже любопытство, потому что и так знают, как все на свете было и будет устроено. А все то, от чего человек по-настоящему умнеет, вроде возделывания собственного сада, жизни на одном и том же месте, создания чего-то своего, умения быть нужным другому человеку, — все это они высокомерным жестом вышвырнули из своего рюкзака. Я их терпеть не могу. Похожее отношение к жизни, увы, нередко встречается и среди дипломатов, хотя рюкзаков у них нет.
«От избытка свободного времени люди раздаются вширь»
Хотя туристы только и делают, что останавливаются тут и там, им и в голову не приходит остановиться и подумать о том, как их остановки мешают местным жителям, пытающимся вести нормальную жизнь. От избытка свободного времени люди раздаются вширь. Вместо того чтобы подтянуто и оперативно передвигаться от пункта отправления к цели и от дела к встрече, они в своей праздности расплываются, запруживая целые переулки. Их бесцельное шатание — все равно что холестерин, нарушающий кровообращение города и приводящий к инфарктам. Их существование — помеха. Их присутствие — безответственная оккупация ценного пространства. Естественность, с которой они присваивают себе право перекрывать чужие улицы, — неслыханная наглость. В благодарность за оказанную им — совершенно незаслуженно — честь краешком глаза узреть величие и красоту этого города, им следовало бы свести свое присутствие до минимума и, смущенно извиняясь и пристыженно потупив взгляд, жаться к стенам домов. Вместо этого они, в одном исподнем, уверенно переставляя полуголые ноги, захватывают площади и наводняют улицы своим беспардонным массовым эгоизмом.
«Я должен сбить читателя с ног. В этом моя задача»
Вот как надо писать, думал я. С такой же бравадой, щедростью и удовольствием от приключения. Не избегать классических форм и мечты о грандиозном идеале из страха прослыть старомодным, а набраться смелости, чтобы облечь время, в котором я живу, в мраморные предложения, бронзовые слова и статуи из золота, серебра и нефрита, и с помощью лучших средств и материалов прошлого воздвигнуть памятник сегодняшнему дню. Пусть он будет монументальным, чрезмерным — головокружительная оргия фантазии c техническим совершенством коммерческого китча. Я должен сбить читателя с ног. В этом моя задача. Я должен опубликовать одновременно классический венок сонетов и пятьдесят эпических стихотворений, написанных александрийским стихом, не выказывая ни малейшего сочувствия к моим так называемым коллегам, которым недостает мастерства, чтобы сложить и четверостишие правильным пятистопным или шестистопным ямбом. Я должен набраться смелости, чтобы писать о важных темах — о мире, о смене столетий, — и оставаться при этом ясным и доходчивым, как классическая мраморная статуя в ослепительных лучах полуденного солнца. Не погружаться во тьму, боясь, что свет устарел и вышел из моды. Не прятаться в безопасном одиночестве эксперимента, но говорить то, что хочу сказать, не кокетничая неуверенностью и растерянностью, которая вызывает столько симпатии, но метко и решительно, так, чтобы у несогласных перехватило дыхание. Я должен вспомнить, как получать удовольствие от приключения, и, вместо того чтобы ограничиваться копанием в частных движениях души, так как мелочность духа считается приметой настоящей литературы, а ограниченность — знаком мастерства, подарить крылья чудовищам и демонам мифических размеров, и да разлетятся они над семью морями и всеми континентами, которые я измыслю. Другие назовут это китчем, прикрываясь в оправдание собственного бессилия мыслью о том, что искусство воспевает все незаконченное, несовершенное, хрупкое и временное, но время сотрет их следы, как море стирает отпечатки собачьих лап на песке.
Из книги «Гранд-отель „Европа“»
На обложке поста — Венеция: unsplash.com
