Мы живем в самое безопасное время в истории человечества — это подтверждает статистика. Но СМИ рисуют совсем другую картину — тревожную и пугающую. В книге «Страх» научный журналист Дэн Гарднер рассказывает, как современные медиа искажают информацию и подпитывают наши иррациональные страхи. Вот что он пишет.
Лицо рака: миф и реальность
Страх
Малышка широко улыбается и тянется к камере. Фотография наполнена радостью — великолепный черно-белый портрет, который любая мама захотела бы поставить к себе на прикроватную тумбочку. Вместо этого снимок украшает переднюю полосу газеты, что может означать только одно — трагедию.
Эту малышку зовут Шелби Ганг. О какой трагедии пойдет речь, можно догадаться по одной малозаметной детали — по коротким и редким волосам, как у новорожденного или как у ребенка, который проходит лучевую и химиотерапию.
Когда Шелби исполнилось 22 месяца, у нее обнаружили четвертую стадию саркомы Юинга, злокачественной опухоли костного скелета. Болезнь очень быстро прогрессировала. Далее последовала череда мучительных операций и радикального лечения. Все было бесполезно. Вскоре после публикации статьи малышка скончалась.
Почти всю первую полосу субботнего номера Globe and Mail от 18 ноября 2006 года занимала фотография Шелби Ганг. Заголовок гласил: «Рак: один день из жизни». Издание готовило к публикации серию статей, посвященных раку, и Шелби стала ее звездой: по мере того как спустя дни и недели в печать выходили запланированные статьи, болезненно красивая фотография малышки появлялась в начале каждой из них. Фактически газета сделала Шелби лицом рака.
Это было странно, так как Шелби подходила для этого меньше всего. Ее случай — один на миллион. Вот что говорится в сводном отчете по статистическим данным Канадского общества по борьбе с раком: «Рак — преимущественно болезнь пожилых. В 2006 году 60% умерших от рака были в возрасте 70 лет и старше. Еще 21% — в возрасте старше 60 лет. Для сравнения: менее 1% новых случаев заболевания раком и смертельного исхода приходятся на людей младше 20 лет».
Точные цифры могут слегка отличаться по странам и годам, но в целом история одинаковая: риску развития раковых заболеваний подвергаются в основном пожилые люди, а случаи, как у Шелби, — это крайне редкие исключения.
История Шелби, рассказанная в статье в Globe, особенно ее фотография, — это пример высокого профессионализма в журналистике. История злободневная и трогает за живое. Но вот решение сделать маленькую девочку лицом серии статей о раке — это проявление темной стороны профессии.
Очевидно, что случай «один на миллион» — фантастически нерепрезентативен, но редакция предпочла историю, а не статистику, эмоции, а не точность, и, сделав это, она способствовала формированию у читателей в корне неверного представления об очень важном вопросе.
Подобное несоответствие между трагической историей и холодными цифрами наблюдается в СМИ постоянно. В 2001 году группа исследователей под руководством Уайли Берка из Вашингтонского университета опубликовала анализ статей, посвященных раку груди и напечатанных в крупных американских журналах за период 1993–1997 годы.
Среди героинь этих публикаций 84% женщин были в возрасте младше 50 лет, когда у них впервые был диагностирован рак груди; почти половина из них были младше 40 лет. Однако, по данным исследователей, с реальной статистикой все обстоит совершенно иначе: только 16% женщин, у которых диагностирован рак груди, моложе 50 лет и 3,6% женщин моложе 40 лет. Что касается женщин старшего возраста, то в статьях о них почти не упоминается.
Фактически описанная в прессе проблема заболеваемости раком груди поставила все с ног на голову. Это не может не вызывать беспокойства.
Истории в журналах рассказываются очень эмоционально и лично, поэтому запоминаются надолго. Однажды прочитав их и впоследствии задумавшись о риске заболеть раком груди, женщина легко и просто вспомнит об упомянутых в статьях молодых представительницах прекрасного пола.
«Преувеличенное и необъективное восприятие риска развития рака груди может иметь ряд негативных последствий для пациенток», — отмечает исследователь из Вашингтонского университета Уайли Берк. Пожилые женщины могут пренебречь обследованиями, так как будут уверены, что «рак — болезнь молодых», а молодые женщины могут испытывать беспричинную тревогу, «что само по себе служит патологическим состоянием».
Главное — картинка
Для искажения восприятия достаточно просто прочитать информацию, но на телевидении и в прессе текст всегда сопровождается визуальным рядом. Когда читатель или зритель видит картинку, это пробуждает еще больше эмоций и заставляет выше оценивать степень риска.
Воздействие визуальной информации на то, как мы воспринимаем риск, приобретает особо большое значение в свете того, как в прессе представляют причины смертельных случаев.
Психолог Пол Словик в числе первых доказал, что в СМИ непропорционально много внимания уделяется освещению катастроф, необычных и жестоких причин смерти, в результате чего в память врезаются пугающие картинки. Гораздо меньше в фокус попадают медленные или тихие «убийцы», такие как диабет.
В 1997 году журнал American Journal of Public Health провел анализ, как ведущие американские издания освещают различные причины смерти. Результаты исследования показали, что «крайне непропорциональное» внимание уделялось убийствам, автомобильным катастрофам, смерти от употребления запрещенных препаратов, в то время как курение, инсульты и инфаркты едва ли удостоились внимания независимо от того, сколько жизней они унесли.
В 2001 году команда исследователей из Университета Калифорнии под руководством Дэвида Макартура сравнила освещение новостей на местном телевидении с реальностью и получила примерно такие же результаты: смертельные случаи в результате пожара, автомобильной катастрофы, перестрелки получали широкое освещение, тогда как упоминаний о смерти в результате падения, отравления, несчастных случаев практически не было. Не говорили в эфире и о случайных травмах, а вот о травмах, полученных из-за пожара или нападения, — да.
Авторы исследования пришли к выводу, что картина травматизма и смертности, представленная в новостях, сильно искажена: повышенное внимание уделяется событиям с «ярким визуальным рядом», а события без шокирующих картинок остаются в тени.
Еще один важный момент — освещение преступлений: в новостях гораздо чаще упоминают о травмах (в том числе со смертельным исходом), которые один человек нанес другому, чем о травмах, когда нет конкретного виновника.
Ситуация с необъективностью освещения событий еще больше усугубилась, когда появилась возможность почти моментально передавать информацию и изображения по всему миру.
Наводнение может быть в Новой Зеландии, а показывать его будут в Миссури. И наоборот. Но телевизионную компанию мало интересует, имеет ли это событие непосредственное отношение к зрителям. Оно вызывает эмоции, а этого достаточно.
Конечно, всегда бывает очередное наводнение, уличные беспорядки, автомобильная катастрофа, пожар или убийство. Однако причина не в том, что в современном обществе происходит одна катастрофа за другой, а в том, что в современном обществе слишком много людей.
Население США составляет 300 миллионов человек, Европейского союза — 450 миллионов, Японии — 127 миллионов. На основании одних лишь этих цифр можно сделать вывод, что маловероятные события, например одно на миллион, могут происходить по нескольку раз в день и казаться повседневными.
В результате в распоряжении редакторов и продюсеров новостных программ бездонный источник «редких, но драматичных смертей», из которых можно еще и выбирать.
Искаженное представление о причинах смерти, которое формируется в обществе благодаря СМИ, может иметь серьезные последствия.
У нас перед глазами появляется множество примеров неожиданных и страшных смертей, но мало примеров обычных, повседневных. В результате мы начинаем переоценивать риск неожиданных, драматических событий, таких как убийство, пожар, автокатастрофа, и недооценивать риск всего остального, например астмы, диабета и сердечно-сосудистых заболеваний.
Насколько это вероятно?
Пока вы читаете эту статью, у пассажирского самолета могут отказать все четыре двигателя, и он может свалиться вам на голову. Теоретически это может произойти. Гораздо важнее, что вероятность этого крайне мала. Вы это знаете. И это позволяет вам игнорировать риск и вместо того, чтобы думать о нем, сосредоточиться на том, чтобы дочитать абзац.
Тем не менее в выпусках новостей нам постоянно твердят, что может произойти нечто ужасное, но никогда не сообщают, насколько велика вероятность того, что это случится.
Приведем пример. Как показал опрос 2002 года, 70% американцев следили за развитием истории с вирусом лихорадки Западного Нила «очень» и «достаточно» пристально, несмотря на то что этот вирус пока не появился на большей части территории США.
Еще более интересной эту историю делает тот факт, что вирус лихорадки Западного Нила не слишком смертелен. По данным Центра по контролю и профилактике заболеваний, у 80% инфицированных заболевание протекает бессимптомно, тогда как у остальных может наблюдаться повышение температуры, тошнота и рвота, которые могут продолжаться от нескольких дней до нескольких недель.
У одного из 150 инфицированных заболевание может протекать в тяжелой форме, включая высокую температуру, потерю ориентации в пространстве и паралич, причем большинство этих несчастных полностью выздоравливают через несколько недель. Смертность не превышает 3–15%.
Однако об этих базовых фактах редко сообщали в новостях. Вместо этого в центре новостных сюжетов были семьи, оплакивающие потерю близких, или истории жертв, для которых приятная прогулка в джунглях обернулась инвалидным креслом.
Конечно, эти душещипательные истории сопровождались статистикой. В 60% статей приводились данные по числу заболевших и в 81% статей — данные по числу смертельных исходов. Но что эти цифры на самом деле говорят нам о степени риска? Если бы вы прочитали, что вирус убил 18 человек (как это было к 2001 году), стоило ли вам переживать? Все зависит от контекста.
Если это 18 человек в деревне, где 100 жителей, повод для беспокойства, несомненно, есть. Если это 18 человек в городе с населением миллион человек, риск крайне мал. А если это 18 человек в стране с населением 300 миллионов, как в США, то риск можно назвать ничтожным.
В 89% статей, посвященных вирусу лихорадки Западного Нила, не было никакой информации о численности населения, на основе которой составлялась статистика. Получается, что читателям сообщали: вирус убил определенное число людей, описывали ужасные страдания жертв или семей погибших, но никакой другой фактической информации не было. В подобных обстоятельствах невозможно объективно оценить степень риска. Неудивительно, что американцы сильно преувеличивали опасность этого вируса.
Это явление можно условно назвать «игнорированием знаменателя». Как правило, СМИ сообщают, что «Х человек погибли», но редко при этом добавляют: «из населения Y». Х — это числитель, Y — знаменатель. Для получения базовой оценки степени риска числитель нужно разделить на знаменатель, поскольку, если игнорировать знаменатель, оценка будет неверной.
Это наглядно иллюстрирует статья в лондонской The Times, где приводится факт, что число британцев, убитых незнакомцами, «выросло на треть за восемь лет». В четвертом абзаце появляется пояснение: это означает совокупный рост с 99 до 130 случаев.
Большинство людей, скорее всего, сочтут эту информацию тревожной. При этом авторы статьи не упомянули, что население Великобритании — почти 60 миллионов человек, то есть вероятность быть убитым незнакомцем выросла с 99 на 60 миллионов до 130 на 60 миллионов. При помощи нехитрых математических вычислений мы узнаем, что риск увеличился с почти невидимых 0,0001% до почти невидимых 0,00015%.
Почему пресса вводит нас в заблуждение?
То, что мы видим по телевизору или читаем в газетах, вводит нас в заблуждение и пугает. Почему же журналисты часто представляют информацию именно так? Стандартное объяснение: старый добрый личный интерес. Так же как крупным корпорациям, политикам и общественным активистам, средствам массовой информации выгодно играть на страхах общества.
Страх обеспечивает рост тиражей газет и рейтингов телепередач, поэтому все самое драматичное, пугающее и эмоциональное идет на первую полосу, а все, благодаря чему можно понять, что истина не такая уж волнующая, пугающая и эмоциональная, — замалчивается или игнорируется.
И все же неверно было бы говорить, что погоня за рейтингами и попытка удержать аудиторию — единственная причина преувеличений и истерии, часто разыгрывающихся в новостях.
Несмотря на трагичность истории Шелби Ганг, описание страданий маленькой девочки и ее близких получилось очень трогательным. Это не могло не найти отклик у любого человека, у которого есть сердце, включая журналистов.
По большей части журналисты, редакторы, продюсеры передергивают факты и преувеличивают риск не только потому, что заранее просчитывают, насколько это повысит рейтинги и прибыль. Они делают это, потому что информация, которая «цепляет» зрителей, «цепляет» и самих журналистов. Они ведь тоже обычные люди.
«Человек испытывает желание слушать и рассказывать драматичные истории, — писал Шон Коллинз, старший продюсер National Public Radio News. — Я не знаю ни одной оперы, темой которой является, например, ишемическая болезнь сердца, зато могу назвать несколько опер, где сюжет построен на убийстве, инцесте и наемном убийстве».
С этой точки зрения вполне понятно, почему героинями статей о раке груди, как правило, становятся молодые женщины, хотя на самом деле основной фактор риска для этого заболевания — возраст. Это не что иное, как отражение наших чувств: печально, когда от рака умирает 85-летняя бабушка, но когда то же самое происходит с молодой женщиной — это настоящая трагедия.
Насколько философски оправданы эти необъективные оценки, значения не имеет. Мы так чувствуем, каждый из нас. В том числе журналисты. То, что они чувствуют, заставляет их поверить, что этой историей обязательно нужно поделиться. Статистика может говорить, что эти случаи абсолютно нерепрезентативны, но при выборе между эмоциональной личной историей и какими-то цифрами в таблицах журналист всегда выберет историю.
Таким образом, многое из того, что появляется в средствах массовой информации, можно объяснить инстинктом рассказчика. Журналистов привлекают конфликт, новизна, яркость и живость образов, потому что все это закладывает фундамент хорошей истории.
Другой любопытный момент. Пресса обожает плохие новости, поэтому журналисты часто подчеркивают негатив и умалчивают о позитиве.
Например, в октябре 2007 года в британской газете Independent появилась мрачная статья с громким заголовком Not An Environment Scare Story («Это не страшилка про экологические проблемы»). Статья освещала недавний отчет о Программе ООН по окружающей среде.
Тон статьи был оправдан, так как в отчете приводились документальные доказательства ухудшения состояния окружающей среды. При этом в первом абзаце краткого содержания, подготовленного в ООН, говорилось, что в отчете «приветствуется реальный прогресс в решении некоторых наиболее сложных глобальных экологических проблем». В статье в Independent не было ни слова о прогрессе.
Когда в 2006 году Американское общество по борьбе с раком обнародовало статистику, согласно которой общий уровень заболеваемости в Нью-Йорке и по США в целом снизился, газета New York Post смогла превратить хорошую новость в плохую в статье под заголовком Cancer Alarm! («Внимание! Рак!»): «По результатам недавнего исследования, в этом году у 88 230 жителей Большого яблока был диагностирован рак, 35 600 человек умерли». Только в одном предложении в третьем абзаце неохотно упоминался тот факт, что уровень заболеваемости раком — статистика, которая на самом деле важна, — снизился.
Не меньшую изобретательность проявили журналисты газеты Toronto Star, чтобы найти ложку дегтя в сообщении Статистического агентства Канады, что средняя продолжительность жизни канадских мужчин достигла 80 лет. Уделив одно предложение этому важному историческому достижению, журналист поспешил перейти к выводам: «Плохая новость в том, что рост численности пожилого населения в Канаде может привести к краху системы здравоохранения».
Несмотря на необъективность этого подхода, его можно понять. Это первобытный инстинкт. Наши предки не отрывались от своих дел и не изучали горизонт, когда кто-то говорил, что поблизости нет львов, но вот предупреждение «Лев!» привлекало всеобщее внимание. Так запрограммирован человеческий мозг — и у читателей, и у журналистов.
Для журналистов природная склонность к плохим новостям накладывается на сложность передавать хорошие новости в формате личных историй. Как, например, рассказать историю женщины, у которой нет рака груди? Или что самолет приземлился без проблем и по расписанию? «Сотрудник почты доволен своей жизнью» — подобный заголовок вряд ли привлечет внимание, в отличие от, например: «Сотрудник почты убил восемь человек», — о, это то, что можно вынести на первую полосу.
Двусторонний процесс
Мы часто преувеличиваем влияние медиа на общество, частично потому, что воспринимаем средства массовой информации отдельно от этого общества, словно они — оккупационные силы пришельцев, выкачивающие информацию из подземных бункеров. Но журналисты, редакторы и продюсеры живут там же, где и мы, отправляют детей в школы, работают в офисах, как и все остальные. Они тоже читают газеты, смотрят телевизор и пользуются интернетом.
Результаты исследования, проведенного в 1997 году, показали, что средства массовой информации уделяют «несоразмерно большое» внимание драматическим причинам смерти. В числе подобных причин и рак.
У рака нет зрелищности, такой как у пожара или убийства, и он драматичен в той же мере, как и любая потенциально смертельная болезнь. При этом рак активно присутствует в популярной культуре. Само это слово окружено мрачным, пугающим ореолом. Оно вызывает негативные ассоциации. Журналисты испытывают это чувство, и их восприятие формируется под его влиянием.
Так что когда медиа несоразмерно много пишут о раке, очевидно, что они отражают отношение общества, а не направляют его. В то же время столь активное внимание СМИ к теме рака может привести к тому, что люди будут склонны преувеличивать риск, делая эту проблему более серьезной, чем она есть на самом деле.
Получается замкнутый круг. Средства массовой информации только отражают страх, существующий в обществе, но, делая это, они нагнетают еще больше страха, который вновь отражается в СМИ.
Этот процесс происходит постоянно, но в определенные моменты, в частности когда оказываются вовлечены другие культурные страхи, он набирает силу и ведет к распространению в обществе массовой истерии, которую социологи назвали «моральной паникой».
Истории — это не данные
Рассказывание историй — процесс естественный. Он может выполнять просветительскую функцию. Однако по многим причинам это скверный инструмент для понимания того мира, в котором мы живем, и того, что на самом деле представляет для нас угрозу.
Подобная критика раздражает журналистов. Абсурдно, что новости «призваны отражать статистику заболеваемости и смертности, — пишет продюсер Шон Коллинз. — Иногда мы должны рассказывать истории, которые вызывают у людей отклик, а не только приводить эпидемиологическую статистику».
Конечно, он прав. Истории молодой женщины, больной раком груди, мужчины, парализованного из-за вируса лихорадки Западного Нила, мальчика, погибшего из-за нападения акулы, обязательно нужно рассказывать. Замечательно, что благодаря фотографии в статье люди запомнят озорную улыбку маленькой Шелби Ганг.
Вот только эти истории о смертельных опасностях, которые статистически относятся к числу редких случаев, появляются не «иногда». Это стандартное содержание. «Иногда» на фоне историй проступает и статистика.
Это одна из причин, почему мы так часто поддаемся паническим настроениям и беспокоимся о крайне незначительных рисках, хотя в действительности живем в самую благополучную эпоху за всю историю человечества.
По материалам книги «Страх»
Обложка поста отсюда.
