Дело происходит в Дублине. Цитаты из детектива «Человек с одним из многих лиц»

Он был абсолютно заурядным человеком — в этом все и дело. Средний во всем, с самыми распространенными чертами лица. У него не было ни единой приметы, которую можно было бы назвать «особой». Каждая черточка его физиономии являла собой непревзойденный шедевр заурядности, эстетическое воплощение незапоминающейся посредственности. Но вместе они складывались в оркестр, способный воспроизвести лицевую музыку богов.

В голосе Банни всегда сквозили жизнерадостно-насмешливые нотки — словно он постоянно шутил, но лишь понятным ему одному образом. Красное лицо его было того насыщенного свекольного оттенка, какой бывает только на заднице у бабуина — то ли от пристрастия Банни к выпивке, то ли от постоянно бурлящего внутри него гнева, то ли от того и другого сразу.

У Банни были черные как смоль глаза-бусинки, которые никогда не смотрели в одном направлении, поскольку левый сильно косил. В целом создавалось обескураживающее впечатление, будто один глаз всегда стоит на страже, пока второй шарит вокруг с самыми гнусными намерениями. Банни использовал эту особенность на полную катушку. Некоторые хвастались, что могли заставить Банни Макгэрри отвести взгляд, но Полу в это не верилось. Возраст Банни невозможно было определить. Все то время, что знал его Пол, он выглядел совершенно одинаково. Сейчас ему, по идее, должно быть около пятидесяти, но это если мерить в человеческих годах. А Банни плохо вписывался в человеческие мерки. Больше всего он походил на статую с острова Пасхи, научившуюся усмехаться.

Ей казалось, что она родилась в самое скучное и безопасное время в истории человечества. Все на планете давно открыто. Даже космос полон ... ну... всего лишь скучного старого космоса. Но должно же существовать что-то еще! Где-то в мире должна остаться хоть какая-то магия и хоть какое-то приключение.

Наступало унылое мрачное утро пятницы, которое особенно хорошо удается Дублину. Небо цвета мокрой газеты непрерывно сочилось влагой, превращая все вокруг в серую копию себя. На лица проходивших мимо мелких служащих были надеты стоические маски людей, упорно шагавших к «обетованной земле» выходных. Шел тот мелкий мглистый дождик, при котором даже наличие зонта не гарантирует прибытия в сухом виде — при условии, конечно, если вас не собьет по дороге безумный водитель...

У Пола был довольно скромный опыт общения с беременными женщинами, и оттого они казались ему невероятно пугающими. Общение с беременной напоминало словесное родео. Он ужасно боялся случайно произнести что-нибудь недопустимое, нечто такое, от чего она может родить прямо здесь и сейчас — чисто из вредности.

— Хочешь знать правду о моем почившем муже? Хоть я любила его до невозможности, он был умнейшим придурком на Земле. Конечно, он награбил кучу денег и заслужил кучу подмигиваний и одобрительных шлепков по спине от своих дружбанов в пабе. Но дело в том, что если учесть накладные расходы и процент за «отмывку», усилия на планирование до и хлопоты на заметание следов после, то оказывалось, что все это пустая трата времени. Единственная причина, по которой у нашей семьи что-то водится, заключается в том, что я брала то немногое, что оставалось, и вкладывала в магазин воздушных шаров, таксопарк, пару борделей и... да, давала какие-то деньги в рост, после чего не стеснялась нанимать злобных ребят для вышибания долгов. Это грубо, но такова жизнь. Пэдди, да покоится он с миром, может и запомнили как эдакого благородного Робин Гуда, но зарабатывать деньги приходилось мне. У него были отличные мозги, и в деловом костюме он мог бы добыть денег раз в десять больше, чем бегая по ночам с пистолетом... Но большинство мужчин так и остаются мальчишками, которым разрешили покупать выпивку. Поэтому не заявляй мне, что я тебе что-то должна.

— Самая большая ложь перед собой — это когда мы говорим «все сложно», — Бриджит поставила бокал на стол, начиная раздражаться. — Я работаю среди людей, которые, выражаясь понятными для тебя словами, ждут самого «последнего поезда до Кларксвилла». И знаешь, я никогда не слышала, чтобы кто-то из них сказал «все сложно». Потому что, если оглядываться назад, то ничего сложного мы не увидим. Ядерная физика сложна. Ближний Восток сложен. Но наши жизни? На самом деле они вполне, черт возьми, просты, но мы их сами себе зачем-то усложняем.

Дункан говорил с акцентом, характерным для другого Дублина — не того, в котором рос Пол. Дублин Дункана был городом зеленых предместий и частных школ. В этом Дублине можно было прослыть «легендой», выпив бутылку водки и заблевав полтакси. Пол же обитал совсем в ином Дублине. В том самом, где живут бедолаги, которым приходится эти такси отмывать.

Оттуда выехал старик на электрическом инвалидном кресле, следом за ним вышла Чой. Волосы старика поседели до цвета соли с перцем, но в нем можно было безошибочно угадать более старую и немощную версию Дэниеля Крюгера, чью фотографию в книге Бриджит разглядывала за завтраком. Впрочем, наличие инвалидного кресла стало неожиданностью. Возможно, из-за этого он казался немного меньше ростом, чем она ожидала увидеть. Когда Крюгер повернулся к ним, стала видна правая сторона его лица, покрытая бугристой красной рубцовой тканью, которая огибала глаз и змеилась вниз — под ворот рубашки. Бриджит обнаружила, что попала в ловушку двух самых естественных человеческих реакций — желания увидеть уродство и стремления отвести от него глаза. И то и другое казалось ей грубым.

Согласно извращенной логике этих улиц, оставить здесь «Бентли» было безопасно настолько, насколько это вообще возможно. Им даже не обязательно запирать двери. Если кто-то припарковал здесь такую машину, то это означает одно из двух: он или эпический дурак, или некто по-настоящему «серьезный». Местные гурьеры, если у них имеется хоть капля мозгов, не захотят рисковать и проверять свои догадки. Больше шансов обнаружить машину чисто вымытой по возвращении, нежели поврежденной.