Вы никогда не задумывались, что в художественной литературе часто встречаются похожие мотивы, эпизоды и персонажи? Это вовсе не случайность. И не плагиат. Это возможность заглянуть в глубину. Профессор литературы, автор книги «Искусство чтения» Томас Фостер учит видеть в книгах нечто большее, чем просто сюжет — параллели и символы. Вот несколько наблюдений, которые наверняка делал каждый опытный читатель:
Герой отправляется в поход. Для рыцарского обета и странствия нужны пять элементов: тот, кто дает обет; место, куда он должен отправиться; заявленная цель похода; испытания в дороге и истинная цель похода.
Герой может отправиться в путь, даже не сознавая, что ему предстоит выполнить некий обет. Некто велит ему отправиться куда-то и сделать что-то. Ступай и отыщи cвятой Грааль. Иди в магазин и купи хлебцев. Езжай в Вегас и начисти рыло одному типу. Да, степень возвышенности у всех задач разная — но формула одна.
Истинная цель странствия никогда не совпадает с заявленной. Так почему же герои отправляются в путь и почему нам интересно об этом читать? Дорога не просто ведет их, но и учит. Истинная цель любого странствия — самопознание. Вот почему герои-странники чаще всего молоды, неопытны, наивны и несведущи.
Трапеза. Принятие пищи — очень интимный процесс, и мы предпочитаем делить его лишь с теми людьми, в чьем обществе нам легко и удобно. В реальной жизни это символизирует мир и взаимопонимание. Конечно, это правило нарушается не реже, чем любое другое. Например, вождь племени может пригласить врагов на пир, а затем убить их. Но такие поступки в большинстве культур считаются дурным тоном.
В литературе все точно так же, только в художественном тексте добавляется еще один момент: описывать еду сложно и неинтересно. И если автор все же включил в повествование сцену застолья, значит, у него была веская причина.
Застольная сцена может означать очень многое. К примеру, роман Энн Тайлер «Обед в ресторане “Тоска по дому”». Мать пытается организовать семейный обед, но что-то все время мешает. Кто-то не может прийти, кого-то куда-то вызывают, происходят мелкие неурядицы. И лишь после смерти матери дети собираются за столом и обедают все вместе. Можно смело сказать, что они символически разделяют ее плоть и кровь.
Библейские мотивы. Сад, змея, чума, потоп, агнец и посох, хлеб и рыбы, сорок дней, предательство, отречение, пленение и исход, тучные тельцы, мед и молоко. Читали когда-нибудь такую книгу, чтобы в ней было все это разом? Писатели ее тоже читали.
В поэзии и в прозе библейские аллюзии встречаются сплошь и рядом. Часто они лежат прямо на поверхности. Возвращение блудного сына, грехопадение, сюжет о Рождестве — все это встречается во множестве книг. В эпоху модернизма и постмодернизма многие тексты пишутся в ироническом ключе, и элементы сакрального не перебрасывают мостик от традиции к современности, а напротив, подчеркивают разрыв, противоречие между ними.
Иногда писателям нужны не столько мотивы, персонажи, темы и сюжеты, сколько заголовок. Библия — неисчерпаемый источник заголовков. «К востоку от рая», «Языки пламени», «Авессалом! Авессалом!», «Сойди, Моисей» — перечислять можно бесконечно.
Старые добрые сказки. Современный писатель не всегда может рассчитывать на общий багаж знаний у читателей. Начитанные люди теперь начитаны по-разному. Так где же искать и черпать параллели, аналогии, сюжетные ходы и цитаты, которые распознают все без исключения? В детских книжках.
Сказки удобны своей однозначной моралью. Обращение Гамлета с Офелией или участь Лаэрта могут вызывать вопросы. Зато любому ясно, как относиться к злобной мачехе или Румпельштильцхену. Всем нравятся прекрасные принцы, всех трогают исцеляющие душу слезы.
С первоисточником можно проделать много разных штук, даже перевернуть с ног на голову. Именно так поступает Анджела Картер в цикле рассказов «Кровавая комната» (1979): перекраивает старые тексты, пишет провокационные, феминистские версии хорошо знакомых сказок. Она рушит наши представления об истории Синей Бороды, Кота в сапогах, Красной Шапочки, вытаскивает на поверхность мужской шовинизм и угнетение женщин.
Просто погода? Зачем писателю нужно, чтобы ветер завывал, а дождь лил как из ведра? Каждой истории необходимы декорации, но есть и другие причины. Например, что означает для нас дождь? Страх утонуть сидит в любом из нас (в конце концов, мы жители суши); затопление всего и вся доводит этот страх до предела. Помните историю Ноя?
В нашей иудео-христиано-исламской культуре дождь и радуга несут большую символическую нагрузку. Вообще, дождь — очень богатый образ. Он ассоциируется с унынием, одиночеством, тайной. А еще он чистый. Парадоксальное свойство: он такой чистый, когда падает с неба, — и развозит такую грязь на земле.
Словом, если вам нужно, чтобы персонаж символически очистился, пусть погуляет где-нибудь под дождем. К концу прогулки он у вас полностью преобразится. Дождь может охладить гнев, пробудить совесть, отрезвить — что вам угодно. Он может смыть пятно позора — метафорически, конечно. С другой стороны, если герой оступится, то упадет в лужу и станет еще грязнее, чем прежде.
Кровь, смерть, жестокость часто встречаются в литературе. Анна Каренина бросается под поезд, Эмма Бовари разрешает проблемы с помощью яда, персонажи Д. Г. Лоуренса сплошь и рядом применяют физическое насилие. Даже авторы, у которых почти никогда ничего не происходит регулярно убивают персонажей.
В детективах, как бы сложно ни был выстроен их сюжет, убийство одномерно. Это специфика жанра. А вот «серьезная» литература живет тонкой и сложной игрой смыслов. В художественном мире любое преступление — знаковое деяние.
Писатель редко показывает жестокость ради самой жестокости, поэтому нужно учиться задавать вопросы к тексту. Например — какие темы поднимает этот вид насилия? Какой исторический персонаж или мифический герой умер подобной смертью? Почему именно такой способ убийства? Подоплека может оказаться моральной, духовной, исторической, политической, социальной. Ответы редко лежат на поверхности, но их всегда можно и нужно найти.
По материалам книги «Искусство чтения».
